|
|
Колеса той эпохи
Мне как раз исполнилось восемнадцать в 1958 году, только права получил. В Москве на Пушкинской улице, что параллельно Петровке, у магазина запчастей, где можно было приобрести дефицит на такие мотоциклы как EMW, Simson и AWO (в то время они поступали в СССР по репарации, как в страну, победившую фашизм), я его впервые и увидел...
Около магазина, насколько позволяла длина улицы и ближайших переулков, обосновалась тогдашняя мототолкучка «номер один». Он подъехал на своем по-неземному сверкающем BMW R51SS 1939 года выпуска. С трудом продравшись сквозь толпу зевак, я рассмотрел это чудо вблизи. Мотоцикл был точно лучше нового, потому как на заводах Баварии в 1939 году так не делали. Он светился. То не был блеск хромированной кровати – BMW сиял на солнце как хорошо ограненный алмаз, источал какую-то невздыханную невинность, мягкую мышиную серость картера и головок двигателя. С безупречным вкусом и только там, где нужно, наложен хром, где надо – краскаѕ Это потом я узнал, что весь алюминий был отпескоструен, а черная, зеркальной глубины дюпоновская нитра («синтетики» в те времена не существовало, а то, где он достал «Дюпон», неведомо) положена в 12 слоев кистью, с промежуточной недельной сушкой каждого слоя, вышкуриванием в финале и последующей располировкой. (Как-нибудь об этом надо бы написать отдельно книгу.)
Сидящий в седле «пятьдесят первой» ни с кем не разговаривал и не отвечал на всякие дурацкие вопросы, типа где такой взял или «скока заплатил». Человек в седле милостливо позволял себя с мотоциклом рассматривать. Он млел, как таракан от дуста, и щурился, как от яркого солнца, – пожинал плоды трудов своих. На таком аппарате имел полное право.
Я сразу сообразил, моего с ним разговора не получится: со мною станут общаться только на равных. А для этого я должен сидеть на чем-то подобном.
...Прошел год. Толкучку здесь прикрыли (все-таки самый центр Москвы), она переехала на Спартаковскую площадь. Вот это было знатное толковище! Чего и кого здесь только не было! Рабочую неделю я не жил – ждал субботу с воскресеньем: только в эти дни работала толкучка. Ни свет ни заря уже ходил по ее рядам.
Боже мой, какое богачество! Завернутые в промасленную бумагу новые харлеевские цепи, тут же в желтых фирменных коробочках поршневые кольца и поршни, новые коленвалы и цилиндры. Поставки техники и запчастей из Америки в СССР по ленд-лизу во время войны, несмотря на жуткие бомбежки конвоя кораблей в океане, были регулярными, не то что в последующее мирное время. Для тех, кто не знает: наша доблестная милиция после войны вся «присела» на «Харлеи», и «железа» на них было море. Потом, в 60-х, милиционеры ездили на М-72ѕ Но это совсем другой рассказ.
Итак, иду по толкучке. Вот мотор от «Цюндаппа» – «четверка»-оппозит, редкость даже для тех богатых на трофейное «железо» дней. Коляска с приводом от BMW R75 «Сахара». А вот и сам мотоцикл уже в комплекте со своей знаменитой каской, воздушным фильтром на бензобаке. Пошли ряды английских мотоциклов: BSA Gold Star со знаменитыми тремя ружьями на эмблеме, Norton, Matchless, Ariеl–«пятисотка»...
А это что там – до боли знакомое? Кто-то скромно приткнул мотоцикл к тротуару, он почему-то с одной брезентовой (не кожаной) харлеевской сумкой на боку, а на ней сквозь грязь просвечивает: «1942». Ух ты, так это ж по-богатому, широко раскинувши цилиндры мотора-оппозита, стоял BMW R66 аж 1939 года выпуска! Продавал его (это я потом узнал, когда познакомились поближе) Николай Иванович Завадский, ближайший родственник известного театрального режиссера. Мотик шел с комплектом новых цилиндров и номинальных поршней с кольцами, к ним еще пара «юзаных», но вполне рабочих клапанных головок. Все вместе это стоило 750 рублей. Я его хотел взять тут же! Но при моей тогдашней зарплате 90 рѕ Однако поговорили, ударили по рукам – и я помчался занимать деньги.
В ту ночь мне снился кошмар. Отвратительной наружности крез с 800 рублями перебил мою договоренность с Завадским: Николай Иванович, беспокоясь о том, как бы не соскочил с крючка этот ненормальный богатей, согласился продать BMW. Мотоцикл того не хотел – мотоцикл мечтал стать моим. А потому несусветно страдал: масло перло из всех щелей, он выглядел как дикая, наполовину обглоданная собака, которую не успели доесть...
А вот я уже в тихом дворике на Самотеке*, на скамейке под старым раскидистым деревом с Алексеем Ильичем Крупениным (помните, тем самым, что восседал на ослепительном BMW R51?). Меня приняли, со мною разговаривают – потому что рядом стоит моя «шестьдесят шестая». Он был классным рассказчиком, я – благодарным слушателем: открыв рот, всеми порами впитывал каждое его словоѕ. Мне объясняли, как правильно делать мотоцикл.
Крупенин обладал какой-то бешеной энергетикой, она буквально притягивала к нему людей, причем людей ему нужных. Например, ищу я на толкучке диск сцепления к своей «шестьдесят шестой» (шлицы полетели). Месяц ищу, второй – безрезультатно. Стоило ему появиться на Спартаковской, к нему подваливают двое, оба предлагают по новому диску. А у него и без того всякого подобного железа навалом. Но это все семечки. Крупенин рассказал, каким образом к нему попали два мотора BMW. Если бы я их не видел собственными глазами, подумал бы, что мне запаривают мозги очередной рождественской сказкой.
– Был у меня R71.** Подъезжаю на нем к рынку – за зеленью приехал (в те времена это означало только то, что означало – за петрушкой и укропом). Подходит некто в кителе капитана авиации и говорит: «У меня на аэродроме давно валяются два мотора с какими-то странными блестящими головками. Меняться будешь? Я тут послушал твой мотор – нравится мне, как он работает, мягко, бесшумноѕ (Еще бы, он же нижнеклапанный!) Махнем?
– Привози – посмотрим, – с интонацией абсолютного безразличия отвечает Алексей Ильич. Старый зубр сразу сообразил, что ему предлагал капитан.
Вскоре во двор въехал «студебеккер» с железным кузовом, двое солдатиков разгрузили пару совершенно новеньких моторов: один – к BMW R51, другой – BMW R66. Крупенин, стараясь унять дрожь в руках, через 15 минут выдернул движок из рамы своего R71. И все счастливы!
Удивительна судьба этого человека. 17 лет проработал акробатом в цирке, нижним. У Крупенина был трюк, который до сих пор никто не повторил. На лбу он держал перш (то есть шест), на нем другой акробат – в стойке на одной руке. Алексей Ильич садится на ковер, а потом, раскинув руки, на одной ноге (!!!) поднимается. Представляете, какая мощь в его мышцах!.. Но любовь к механике пересилила. У него от природы были не только нечеловеческой силы ноги, но еще золотые руки и совершенно, извините, «сучье» терпение. Знали бы, с каким старанием и тщательностью он вылизывал каждый микрон деталей – как та сука своих новорожденных щенков. Он не мог открыть сезон, пока не был выточен из нержавейки и отполирован последний болт для крепления номерного знака.
Какие он делал вещи! (Правда, не бескорыстно, но сейчас не об этом.) Я, например, отдал ему спортивную, с задним маятником серпуховскую раму (дикую редкость в те дни – их делали в КБ в Серпухове только для спортсменов) в обмен на пару карбюраторов, у которых на крышках поплавковых камер было написано: Fischer, Frankfurt am Main.
После проведеной им, Крупениным, реставрации они стали на порядок лучше фирменных. Карбюраторы были из бронзы, с крупенинскими тяжелыми, тщательно притертыми по месту, тоже бронзовыми, но хромированными заслонками, которые ходили практически без всякого зазора в своих колодцах. Сделано на века! Иглы – с углом конуса, величину которого знал только он. А еще распылители, жиклерыѕ Все по высшему разряду! Только установив такие карбюраторы, я смог так отрегулировать до того момента невразумительные холостые обороты, что когда жизнь мотора, казалось, в правом цилиндре замирала, вопреки логике, через несколько секунд вдруг возрождалась в левом. Оппозитный мотор на малых оборотах величаво, медленно качал цилиндрами, как ушами. В те годы это было очень модно (сейчас сказали бы – круто). Никакой рамы не жалко за такие карбюраторы!
Крупенин считался личностью, несомненно, незаурядной, но характер у этой личности был не сахар. Хуже, чем у меня. Мы ссорились за время нашей дружбы всего дважды, но не общались подолгу. Впервые ссора случилась, когда при свидетелях я его объехал на своей «66-й». Причем я вез пассажира, и пассажир весил 130 кг. Крупенин на своем ослепительном BMW R51SS, о котором по Москве ходили легенды, на Рижском мосту отстал от меня на два корпуса мотоцикла. Мой «заряженный» мотор выиграл эту дуэль у идеально сделанного, но стандартного мотика. Сами подумайте, на моем стояли тюльпаны, переточенные из выхлопных волговских клапанов на «всосе» и на выхлопе диаметром 40 мм против его стандартных 36 мм. Отверстия в моих жиклерах были такими, что сквозь них можно было темной ночью запросто разглядывать звезды. И цилиндры моего мотоцикла отторцованы на пару миллиметров каждый – под самый тогда крутой 92-й бензин. «Аппетит» у мотоцикла – будь здоров, но он и ехал 150 км/ч! Днем и ночью, в любую погоду! И не надо «ха-ха»! Понимаю, сегодня эта цифра вас не потрясает. Скажу больше, мой нынешний «литровый» «джиксер» тоже едет 150 км/чѕ на первой передаче. Но ведь то был 1960 год, и тогда я царствовал на улицах Москвы.
В тот день мы расстались, не попрощавшись, и он исчез из моей жизни на целый год. Второй раз мы повздорили где-то в 62-63-м годах из-за ручки газа.
Его приятелю, заслуженному вертолетчику СССР, отец (он служил послом в Австрии) привез мотоцикл – первый из послевоенных, новенький BMW R50. Эта «пятисотка» ехала так себе: помню, я легко «ободрал» ее в туннеле под Маяковской площадью. Но Крупенину в мотоцикле больше всего понравилась «магуровская» ручка газа, и он сумел упросить владельца мотоцикла снять ее на пару дней, чтобы снять с нее чертежи.
В КБ, где он работал, инженеры отказались сделать чертежи за столь короткий срок. Ручка и впрямь была сложной конфигурации, заготовку ее сделали методом точного литья. Внутренность ее не менее сложна. Тончайшая цепочка сложным движением по эпюре тянула золотник на два троса. Все это приводилось в движение планетарной шестерней, передовавшей усилие на хвостовикѕ Короче, механизм сложный.
Плюнув на несговорчивых инженеров, Крупенин наточил кучу фрез под все радиусы и радиусочки, которые только были у ручки, и снял чертежи с шестерен в одиночку. Больше того, он от себя добавил в конструкцию радиальные подшипники (от какого-то авиационного гироскопа) с такими мелкими шариками, что собирал все, пользуясь лупой. Корпус ручки сделал не из какого-то дешевого силумина, как немецкая, а по-нашему, по-русски – из бериллиевой бронзы, а после отделки деталь отхромировал.
С этой ручкой Алексей Ильич выиграл на спор не одну бутылку коньякаѕ Как только мы останавливались в какой-нибудь тусовке, тут же подкатывали знатоки и, конечно, давай крутить ручку. «Что-то она у тебя подозрительно легко оборачивается, – говорит спец, – пустая что ли?» – «Чего ей не крутиться! Мне сказали, она на подшипниках», – потупив взгляд, отвечал Крупенин. Когда все отсмеются, спец заявляет: «Я этих ручек перебрал кучу, а ты мне песни поешь про какие-то там подшипники. Сам-то ее разбирал?» – «Да нет». – «Тогда, может, замажем?» – «Ну, давай, – как бы нехотя соглашается Алексей Ильич. – Я, правда, предпочитаю армянский. Ты сгоняй за парочкой бутылок, а я пока ручку разберуѕ» Крупенин не спился только потому, что не пил вообще.
Так вот, как-то у него дома я с нахальством, свойственным молодости, на голубом глазу брякнул: «Сделай и мне такую же ручку». Что с ним стало! Всегда уравновешенный, он заметался по комнате, затопал, заорал: «Да ты представляешь, сколько стоит мой рабочий день?! А ты в курсе, что я ее год мастерил»!.. Он еще долго вопил на предмет того, что у него весь цех завален приспособлениями только для одной штамповки и сборки микроскопической цепочки!.. Наконец, мне надоело все это выслушивать, и я жестоко огрызнулся. «Да за то время, что ты гандобил ручку эту несчастную, мог бы надфилем картер двигателя выпилить из целого куска алюминия». После того мы с ним не разговаривали еще пару лет.
В стране, до горла застегнутой в мундир КГБ, – трижды проклятый «железный занавес». Но мы, мотоциклисты, уже тогда знали, что на свете есть кое-что получше наших долбанных «Ижей». Какая-то минимальная информация о мотоциклах все же просачивалась через ржавье пресловутого занавеса...
Два часа ночи, звонок. Вы, небось, вздрогнули бы и потянулись за мобильником? Тогда же не было даже домашнего телефона – звучал звонок дверной: «Собирайся, «Мото-Сайкл» пришел». Прыгаем на мотоциклы, заезжаем за приятелем, знающим английский язык, – и вот уже он с триммером в руках, как сексуально озабоченный разглядывает жесткое порно, осторожно переворачивает страницы. Иногда удавалось выпросить, выменять или попросту выкупить страницу с понравившейся статьей. Тогда на моей стене в 4-метровой комнате и появлялось изображение новинки с растленного Запада... Чуть позже, уже в 70-х, прибегали к другому варианту. Представьте, научно-техническая библиотека, безо всякой рекламы и вывески она затерялась в огромном старинном доме, как раз напротив Сандуновских бань.
Технология «работы» с журналом проста как орех. Для начала нужно было молча попросить (проще – украсть) всего один журнал. Обычно это происходило раз в месяц по так называемым открытым дням, когда все журналы раскладывали на столах – выбираешь любой и по-тихомуѕ В будни просишь подписку за год, выдергиваешь понравившийся журнал, на его место кладешь прочитанный. Девушка-библиотекарь пересчитывает журналы, их, как положено, двенадцать. Она уносит подписку в архив, я новый журнал – домой... Да простят меня служительницы библиотеки: я ведь потом вернул все журналы после того, как прочитал их дома, не спеша...
В одном из них увидел BMW с передней маятниковой вилкой – и заболел. Почему такую же вилку не сделать тут, у нас! Возможности были, и не малые – в те времена в стране еще не всех мастеров и специалистов передушили.
Мой приятель работал в авиационной туполевской фирме. В ней можно было и черта сделать, не то что вилку. Но как этого черта вынести через проходную? Мы с дружком разработали чертежи маятника с таким расчетом, чтобы, когда его изготовим, можно было спрятать под одеждой: маятник должен был разбираться на мелкие детали. Такие металлоискатели, какие есть сейчас – те, что сканируют во весь рост – не существовали, «рентгеном» работали только тетки-вахтершиѕ Чтобы соорудить вилку, изготовили мощный стапель, в нем сварили маятник из хромансилиевых труб 30ХГСА, потом, не снимая его со стапеля, в печи сняли напряжение металла (нормализовали) и только после того, разобрав по частям, вынесли маятник с заводаѕ Согрешили, было. Но не против людей – против античеловеческих порядков, установленных по эту сторону «железного занавеса». Никто не мог творить – ни те, кто, как мы, работал с «железом», ни те, кто работал кистями или резцами. Жить «иначе» означало шаг в сторону, за который – расправа. Грешить приходилось – «занавес» вынуждал.
ѕТеперь уже меня, как когда-то Крупенина, ждала толпа на толкучке. Она, кстати, опять переехала – в Останкино. Теперь уже я высокомерно отворачивался от местного «сказочника Андерсена». Тот бил себя кулаком в костлявую грудь и вопил – мол, у одного деда в недалекой деревне в сарае стоит точно такой же, да нет, даже лучше – новый, в ящике, в масле, только что надо отмыть куриный пометѕ Я таких балагуров научился «лечить». Это просто: как только тот заткнется, я указываю на заднее седло – садись, дескать, прокатимся до той самой деревни. Он сразу начинает корчиться, будто ему в задницу сыпанули патефонных иголок – мол, сейчас не могу, дети ждут, и каша на плитеѕ И под гогот толпы растворялся в толчееѕ А те, что оставались, благоговейно трогали мотоцикл, меряли и зарисовывали мою гордость – передний маятник: все хотели такой же.
Произошел и курьезный случай с одним из таких самопальных маятников (свой я законно считал фирменным), который чуть не окончился трагически. Мой приятель-таксист приехал в Останкино на машине с шашечками присмотреть себе мотоцикл. Достойный, как казалось с первого взгляда, аппарат стоял в ряду других: с огромным оппозитом М-75 (существовали такие наши спортивные моторы с очень красивыми головками, а-ля R75) в мягкой раме и, что самое главное, с передним маятником. Тот маятник и стал решающим аргументом для моего приятеля в пользу покупки.
Осталось машинку опробовать. Раньше продавцы на рынке решались на «тест-драйв» проще, потому что так, как сейчас, мотоциклы не «перли». Ключ в замок, несколько ударов ногой по кику иѕ Я поздно спохватился: когда мотоцикл уже отъезжал, я профессиональным взглядом (сколько этих мотоциклов переделал!) заметил, что колеса не в одной плоскости. Я свистнул – но приятель был уже далеко...
Одинокое такси стояло на давно опустевшей толкучке, а его хозяин все не возвращался... Мотоцикл мы нашли километра за три, прислоненным к фонарному столбу. К нему уже возвращался, слава богу, живой, но с руками, перебинтованными по самые плечи, мой приятель. На его лицо лучше было не глядеть – оно стало неузнаваемымѕ Но хоть в чем-то ему должно было в этот день повезти. И ведь повезло: он ляпнулся как раз напротив главного входа в больницу. Я мог бы и не спрашивать, что случилось – он сам сказал: раскидало на ста двадцати: «Не «стоит» на дороге ни хрена этот маятник, мать его...»
Но это еще не все. Ему предстояло отогнать машину в парк, а обе руки не гнулись, болели и кровоточили. Я сел за руль, довел машину до парка. «Ты только перед воротами ее ровно поставь, – просил он, – я отожму сцепление, ты воткнешь передачу и уходи – дальше сам. А то у нас строго»ѕ Из-за угла я наблюдал картину: вышел «вратарь», заглянул в водительское окно и еще долго ходил вокруг автомобиля. Потом как бы сам себе говорит: «Пятнадцать лет стою на воротах, всякого повидал, но чтобы вот так – машина цела, а водитель вдребезги – вижу впервой...»
Самый достойный из послевоенных мотоциклов, на котором я прокатился, был английский «литровый» «Ариэль». Я его сам приятелю и сосватал. На свою голову. Мотоцикл довольно долго принадлежал одному из личных охранников Берии. Большой, видать, был любитель. Не стану вдаваться в подробности, но когда мой приятель заехал на нем ко мне во двор, я понял, что совершил роковую ошибку: похоже, думаю, мое превосходство на улицах Москвы кончилось. Мотоцикл выглядел классно: черный, огромный, с коляской-качалкой и на «сухой» раме. Но мотор!...
Мрачная «квадрочетверка», с воздушным охлаждением! То есть четырехцилиндровый мотор с расположением цилиндров два спереди и два сзади в одном чугунном блоке. День был не жаркий, но на огнедышащий мотор, где пара задних поршней выдавали жару не меньше, чем мартеновская печь, страшно было смотреть. Если на него плюнуть, то до ребер цилиндров ничего не долетало.
И вот что я слышу: мой дружок в предвкушении реванша за долголетние проигрыши в заездах, плотоядно усмехнувшись, заявил: «Сейчас отцеплю коляску – и айда на шоссе!»
Стартуем. Первая, вторая, третьяѕ Ничего подобного со мной не случалось ни до, ни после. Из-за жуткого воя «четверки» (мы выехали, само собой, без шлемов) я впал в полную прострацию и напрочь забыл про четвертую передачу – и «Ариэль» на своем потрясающем моменте начал меня объезжать. Когда ко мне наконец вернулось сознание, я, подоткнув нужную передачу, стал медленно его доставать. То была гонка паровых колесных пароходов на Миссисипи. Как в рапидном показе киносъемки, я медленно, по миллиметру, но все же объехал его.
На приятеля больно было смотреть. А ведь у него дома нас ждал накрытый стол – так он был уверен в своей победе. Но сейчас сидел в кювете рядом с брошенным на бок мотоциклом и отрешенно разговаривал сам с собой: «Свечи поменял, зажигание выставил, трамблер новый – «Лукас», подача есть, карбюратор чистый...»
Еще одним «Ариэлем» владел мастер спорта Валерий Котомин, чемпион СССР в классе 125 см3 в шоссейных гонках и в ледовом спидвее. То уже более современный мотоцикл, если мне не изменяет память, 55-го года выпуска. С рамой, у которой маятник был, но он заканчивался странно – свечными подвесками. Мотор – с гильзованным алюминиевым блоком и красивым «пауком» из четырех выхлопных труб по две с каждой стороны, мощностью 52 л.с. Попал он к Валерию из мотомузея города Серпухова. В музее много было интересной двухколесной техники, которую известным спортсменам выдавали на долгосрочные тесты. Потом эти мотоциклы в КБ разбирали, осматривали, анализировали, почему они так быстро и долго ездят, а точнее, пытались понять, как сделать, чтобы мотоциклы «у нас» получались лучше, чем «у них». На том все и заканчивалось. Иногда кому-нибудь, не совсем прямым путем, усыпив недремлющее око «неподкупных» совдеповских чиновников хорошей взяткой, удавалось вымутить мотик себе. Котомину это удалось.
Ездил он отвязно. Всегда так ездил – что в гонках, что по улицам. Мне рассказывал Виктор Ященко, девятикратный чемпион СССР в гонках на грузовых автомобилях: «Как-то раз сдуру я попросил Котомина подвезти меня домой. Как ехали по Москве-то помню смутно. Вот укладывает он свой «Ариэль» в очередной поворот – за нами длинный хвост «бенгальского огня» – от чирканья боковыми подножками об асфальт, вернее тем, что от подножек осталось. Кошу глазом на «смиттовский» спидометр (очень, скажу вам, точный прибор) – 150 км/ч. Въезжаем в переулок – узенький, еле уместились. На углу пивная палатка. Только и успел заметить: мужики рот открыли, чтобы пивка отхлебнуть, да забыли, зачем открылиѕ Когда я пришел в себя, говорю: «Валера, переулок не тот – мой проскочили». Он молча разворачивается, и, когда подлетали к той же пивной палатке, скорость опять была 150. Бедные алкаши! Еще стояли с открытыми ртами, даже не успели пену сдуть...
Валерий жил на Котельнической набережной, это в центре столицы, до окраины – верст пятнадцать, отсюда до Серпухова, куда ездил часто (делал там моторы) – 100 км. Дорога занимала у Котомина 40 минутѕ Тот мотоцикл позже купил мой товарищ, и мне удалось достаточно много на нем поездить. Это была первая «четверка» в моей жизни...
|
